1 (8 лет 6 месяцев назад)

Тема: Живая память... Живая история...

29 апреля 2015, 12:34 Ольга Жигулина

Google открыл для всех желающих доступ к самому большому в России интерактивному архиву писем времён ВОВ

29 апреля компания Google совместно с Российским военно-историческим сообществом открыла для всех желающих доступ к интерактивному архиву проекта «Живая память», в рамках которого оцифровываются фронтовые письма времён Великой Отечественной войны.

Создатели архива не ставили перед собой задачу распознавать и расшифровывать тексты, документы хранятся в виде сканированных копий и фотографий.

https://static39.cmtt.ru/paper-media/cb/47/c5/00eb3d94077619.pnghttps://static34.cmtt.ru/paper-media/b9/ac/e9/dc85cf629df2a2.pnghttps://static33.cmtt.ru/paper-media/51/62/9a/4c41f09881e822.pnghttps://static34.cmtt.ru/paper-media/50/67/d0/c7fef5127423d2.pnghttps://static30.cmtt.ru/paper-media/54/53/57/778b42341f3d04.pnghttps://static36.cmtt.ru/paper-media/21/b9/0c/801886f274c1fa.png

Письма и открытки, написанные в период c июня 1941 года по октябрь 1945 года, можно самостоятельно загружать на сайт. После прохождения модерации они будут добавлены в архив, а владелец получит уведомление об этом на свой электронный ящик. Организаторы проекта пообещали, что и после майских торжеств продолжат искать и собирать письма Великой Отечественной войны и сохранять их в онлайн-архиве, «чтобы не дать памяти исчезнуть».

Молодые представители разных областей искусства приняли участие в дочернем проекте «Новая жизнь писем», превратив архивные письма в объекты искусства, от фотоальбома до музыкального трека.

Несколько писем из архивов «Живой памяти» были прочитаны перед камерой российскими знаменитостями. В проекте приняли участие, например, режиссёр Кирилл Серебренников, певица Виктория Дайнеко, актёр Павел Майков и пресс-секретарь президента РФ Дмитрий Песков.

Всего на момент публикации заметки в рамках проекта было собрано 899 писем, открыток и фотографий, рассортированных в хронологическом порядке.

https://static38.cmtt.ru/paper-media/7c/6d/95/c746dc696a58c4.png

https://tjournal.ru/p/memory-1941-1945



***********************************************************************************************************
::::::::::::::::::::::::::::::::::::::::::::::::::::::::::::::::::::::::::::::::::::::::::::::::::::::::::::::::::::::::::::::::::::::::::::::::::::::::::::::::::::::::::::::
""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""






В Сети появился интерактивный архив воспоминаний о блокаде и репрессиях

8 сентября 2015 г.
время публикации: 17:02


В Сети заработал сайт проекта "Живая история", представляющий собой архив глубинных интервью с людьми, пережившими тяжелые годы Великой Отечественной войны, блокады Ленинграда и сталинских репрессий. Инициатором создания проекта выступила Ленинградская областная общественная организация социальных программ "Центр женских инициатив", а сайт был создан при поддержке "Теплицы социальных технологий".

"Несмотря на значительный промежуток времени, прошедший с тех страшных времен, еще остались люди, чья память позволяет воспроизвести подробности прошедших событий практически без "купюр" и политизированности. Хотя во время войны они были детьми, многие из них сохранили ясность и глубину воспоминаний о прошлом", - говорится на сайте проекта.

По словам создателей, проект "Живая история" посвящен "тихому" героизму женщин и подростков в период 1930-1953 годов. Посетители сайта могут познакомиться с повседневным бытом людей, находившихся в тяжелых условиях блокады, оккупации, войны и репрессий. Материалы проекта также передаются в Архив Ленинградской области.

На сайте публикуются рассказы о личном опыте, собранные волонтерами на территории Санкт-Петербурга и Ленинградской области, а также фотографии и другие свидетельства. Текстовые материалы сопровождаются аудиозаписями. Кроме того, все интервью снабжены геометками и могут быть отфильтрованы по названию населенного пункта. На данный момент на портале опубликовано 109 интервью, а еще несколько сотен рассказов находится в обработке.

http://memory-tosno.ru/wp-content/uploads/2014/02/15-1024x600.jpeg

Пополнить архив может любой желающий. Для этого необходимо прислать организаторам контактные данные человека для интервьюирования или же готовый текст глубинного интервью, взятого по правилам, размещенным на сайте.

http://hitech.newsru.com/article/08sep2015/memory

Мы не бессмертны. Бессмертна память о нас. Позаботься о себе и близких. Узнай и запиши свою родословную!


Одно из воспоминаний:


Мильчик Михаил Исаевич


Мама жила в страшном ожидании ареста. Потом она рассказывала мне про один случай: это было вскоре после ареста отца. В гостях у нее был Рачинский с женой, посидели – поговорили, а потом они ушли. И вот примерно через час — стук в дверь. И мама рассказывает: слышу стук, а открывать идти не могу — ноги отнялись. Была совершенно уверена: вот и за мной пришли. 12 часов ночи, поздний час…

Я — Мильчик Михаил Исаевич, кандидат искусствоведения, заместитель генерального директора Санкт-Петербургского НИИ спецпроект «Реставрация», ведущий научный сотрудник Петербургского филиала научно-исследовательского института истории и архитектуры Российской Академии строительных и архитектурных наук (РАСН), заместитель председателя совета по сохранению культурного наследия при Правительстве Петербурга, член Российского комитета Всемирного наследия ЮНЕСКО и Лауреат имени Академика Лихачева. Родился я 4 июля 1934 года в Ленинграде в Надеждинском роддоме, то есть на Надежденской улице,  ныне улица Маяковского. Роддом там существует и по сей день. Кстати, как ни странно,  я там два года назад был, после проведения обследования здания с архитектурной точки сохранности. А мама моя с 1929 года жила в Саблино. Она была переведена из Молвотицы  Кингисеппского  района , где  работала в участковой сестрой, а в Ульяновской поселковой больнице в Саблино работала заведующей . Хочу напомнить, что в Саблино было две больницы: одна – кирпичная железнодорожная, которую мы всегда видим, когда проезжаем вдоль железной дороги, а другая – деревянная, замечательная, с моей точки зрения, с прекрасным крыльцом, с колоннами, поселковая. Вот в той больнице она и работала. Это была, если я ничего не путаю, земская больница, построенная еще до революции, где- то в конце 19 — начале 20 века. Примерно в 200-ах метрах от больницы был построен дом.  Как обычно было принято в земстве, это был дом для врачебного персонала: двухэтажный прекрасный деревянный дом  начало 20 века. Мы занимали весь первый  этаж, а на втором этаже жил Пальмин —  второй врач этой больницы, звали его  Дмитрий, отчество его я забыл. Его жена была стоматологом, если мне память не изменяет, такая медицинская семья была.

Моя мама родилась в 1896 году 23 августа в Петербурге, окончила Первый медицинский институт. Так сказать,  единственное заведение в стране, куда принимали девушек. Была врачом, в то время это достаточно редкая для женщины специальность была , теперь-то этим никого не удивишь.

Окончила она институт в 1925 году. С 1925-29 гг. она работала в Кингисеппском районе, а с 1929 г. до начала Великой Отечественной войны в Ульяновской поселковой больнице главным врачом. По специальности она была акушером-гинекологом, но, как тогда это было принято, была врачом широкого профиля.  Она делала простые операции: аппендицит, делала даже резекцию желудка. Она была популярна в поселке: как это принято еще в дореволюционное время, люди могли к ней постучаться домой в самое что ни на есть неурочное время, обычно она не отказывала, принимала больного в больнице в любое время суток, выезжала на вызов по   первой просьбе. Кстати,  к вопросу о выезде на вызов. Я очень хорошо помню 22 июня 1941 года, это был  воскресный день. Я уговорил маму, чтобы она меня взяла на обследование то ли детского сада, то ли пионерского лагеря, который был где-то на окраине, ближе к пещерам. В больнице были лошади, их обслуживал конюх. Запрягли маме бричку, и она поехала, а я, значит, с ней поехал покататься, развлечься. Я очень хорошо помню, когда мы ехали туда, то кого-то встретили по дороге. Мы еще не доехали до места, а встречные прохожие сказали о том, что выступал Молотов и сообщил о начале войны. Но тем не менее мы доехали до места,а потом вернулись. Даже мама, не говоря уже обо мне, в полной мере в тот момент не осознала, что нас ждет. Тем более, что не так давно была финская война, которую мы пережили достаточно легко, я ее тогда тоже еще помнил.

Это было в 1939 году, могу сказать, что тогда были просто дикие морозы помню о том, как что-то бомбили, потом в газетах были фотографии: бойцы в снегу. Меня мальчишку это очень волновало и интересовало.

Так, теперь два слова об отце. Разница у них с мамой была около 30 лет, отец значительно старше матери, познакомились они где — то в 1932 году в очереди, как мама рассказывала.

Он  был профессиональным революционером, родом из Астрахани. Сначала отец состоял в партии эсеров, потом у него с руководителями партии возникли серьезные разногласия по поводу методов. В 1918 году он вышел из партии эсеров и некоторое время был беспартийным, а в 1924 году он вступил в коммунистическую партию ВКПб. Он был главой группы от Выборгского района, поскольку работал на Красном Выборжце. Он был главой секции Петроградского совета, не путать с государственной думой. Я уже позднее узнал об этом. Один коллега-историк рассказывал мне, что он читал стенограмму заседаний революционного комитете в дни Октябрьского переворота. Он говорил, что часто встречал фамилию моего отца. Отец тогда возглавлял группу Городской думы, которая в ночь на этот переворот отправилась в Зимний дворец, потому что депутаты Городской думы не знали, что же происходит там с Временным правительством. Заседала дума без перерывов, в том числе ночью. Отец пришел туда в три или в четыре утра вместе с двумя-тремя рабочими депутатами. Он рассказывал, что они только дошли до арки Генерального штаба, а дальше их матросы не пустили.

После революции отец стал заниматься историей революционного движения, очень активно сотрудничал с «Красной летописью». Такой журнал был историко-революционный. Там несколько его статей было опубликовано.Потом написал книгу «За Николаевским шлагбаумом», которая вышла в 1933 году. Одновременно он написал «Комсомол о Свердлове». Он о нем писал не случайно — они были друзьями, познакомились, сидя в Нижегородском централе, то есть в Центральной Нижегородской тюрьме. Яков Михайлович умер в 1918 году, они были не просто хорошо знакомы, даже более того, они были влюблены в одну девушку. Её звали Вера Васильевна Савина — тоже революционерка. Так вот она Свердлову предпочла моего отца. Это была его первая жена. С ней я познакомился уже после войны. Будучи студентом, я к ней ходил, чтобы услышать что – нибудь об отце. Мама, естественно,   с ней отношения не поддерживала. Приняла она меня не очень любезно, но приняла. Показала целый ряд фотографий Якова Свердлова и моего отца. Я не решился попросить эти фотографии: на фотографиях сзади были всякие лирические надписи, которые касались отца.

После революции он занялся литературным творчеством, писал рассказы для детей. В журнале «Костер» был напечатан рассказ «Детство Степы», основанный на воспоминаниях.

В феврале 1938 года отец был арестован в своей комнате в коммунальной квартире на Кировском проспекте, в доме 50, квартира 10, и расстрелян в сентябре 1938 года.

Мама жила в страшном ожидании ареста. Потом она рассказывала мне про один случай: это было вскоре после ареста отца. В гостях у нее был Рачинский с женой, посидели – поговорили, а потом они ушли. И вот примерно через час — стук в дверь. И мама рассказывает: слышу стук, а открывать идти не могу — ноги отнялись. Была совершенно уверена: вот и за мной пришли. 12 часов ночи,  поздний час… Минут десять в дверь стучались, настойчиво так стучались.  И, собравшись с духом, я с трудом пошла. Спрашиваю у дверей: «Кто это?» А это, оказывается, Рачинские очки  забыли.

Есть у меня очерк об отце, он опубликован в десятом томе Ленинградского мартиролога, найти его не сложно, там и фотография отца есть. Дело в том, что в перестроечное время я  получил доступ к делу отца. Тяжелое было чтение, но я многое оттуда узнал. Дело это, конечно, как и многие другие, фальшивое, оно чудовищно по вранью. Его обвиняли, и не его одного, конечно, в покушении на Жданова, но при этом никаких вещественных доказательств в деле не было представлено. Отец жил в Саблино и приезжал в Ленинград по делам. До 1936 года он входил в Президиум общества политкаторжан, в 1936 году общество было закрыто. Он в последние годы вел достаточно уединенный образ жизни, работал над повестью, очень активно сотрудничал с ленинградским издательством Детгиз. Руководил этим издательством Самуил Яковлевич Маршак, который был организатором этого издательства. Так как отец  не имел опыта детского писательства,  то ему в помощь предоставили двух редакторов женщин- Лидию Корнеевну Чуковскую и Александру Иосифовну Любарскую, с которыми я был не только знаком, но и очень активно переписывался. У меня сохранилась целая пачка писем от Лидии Корнеевны Чуковской. С Александрой Иосифовной мы почти не переписывались, поскольку жила она на Школьной улице, и я просто очень часто у нее бывал.

Позднее, когда отца в 1956 году реабилитировали, то в издательстве решили издать его рукопись. Но рукопись в свое время была не завершена, поэтому нужно было ее как-то привести в порядок. Вот за этот труд и взялась Александра Иосифовна, которая помнила отца еще по редакции Детгиза. Когда она сделала эту работу, я попросил ее написать предисловие к книге, в котором попросил написать несколько строк об отца, некие воспоминания. И она написала. Слава Богу, что у меня эти записи сохранились. В конце этого предисловия она написала, что отец был репрессирован и расстрелян. Эта последняя фраза стала камнем преткновения : редакция нашего ленинградского ДетГиза не захотела это печатать. А Лидия Корнеевна и Александра Иосифовна были непреклонны: «Если не будет этой фразы, то не будет предисловия». Предисловие было снято, было только маленькое введение от редакции. Тем не менее, книжка вышла, ее истинное название было вовсе не «Детство Степы», а «Завтра – бунт!» И это не случайно, потому что в 1892 году в Астрахани произошёл холерный бунт, и отец его подробно описывает в своей книге.

Он был с 1879 года рождения – ровесник Иосифа Виссарионовича Сталина, они в один год родились, но знакомы не были. Я помню, когда я принес эту рукопись в редакцию, редактор сказала, что об этом названии и думать нечего. Ничего оригинального не придумали, так  и появилось неоригинальное: «Детство Степы». Таких «детств» написано много, так еще одно появилось.

Отец очень любил Саблино. До этого в 20-ые годы в начале 30-ых годов он работал директором завода «Красный Выборжец». Что я помню из того довоенного времени? Отца я помню, конечно, не детально. Жили мы по тем стандартам очень хорошо, квартира на первом этаже была из четырех комнат. У нас была домработница, мы ни в чем не нуждались. Я помню, что отец, естественно, работал в своей комнате, а я к нему приходил и чирикал на его листочках ручкой. Как ни странно, эти рукописи сохранились, и действительно, там есть мои чириканья.

Отец  очень любил гулять. Часто брал меня, и мы шли вдоль железнодорожного полотна в сторону Поповки. Я его иногда упрашивал прокатиться на поезде, он соглашался, брал билет до Поповки, а потом мы ехали обратно. Особенно он любил гулять на кладбище, что мне очень не нравилось.

О чем мы там по дороге говорили, я не помню, помню, что мы гуляли иногда с собакой, это меня, конечно, очень занимало. Помню, что он был малоразговорчивый. Я уже потом маму расспрашивал, как отец пережил 1937 год. Он ей ничего, о своем отношении к репрессиям не говорил. На эту тему они не разговаривали. Единственное, что в нем изменилось, так это то, что он стал много пить. Это как раз произошло в 1936-1937 году. Сначала за обедом, это еще куда ни шло, а потом это стало уже достаточно регулярным, и она по этому поводу очень беспокоилась.

Мама в отличие от отца была очень открытым, гостеприимным человеком, любила общество. Бывали такие случаи, когда к нам из Ленинграда приезжали и родственники, и знакомые, и коллеги,  по преимуществу врачи. Собирались на ужин, после ужина иногда танцы устраивали, а отец даже из комнаты не выходил, все сидел- занимался.

Я, между прочим, теперь его очень хорошо понимаю, а тогда, конечно, не понимал.

Вот сейчас у меня много разных дел, и  меня огорчает, а иногда и раздражает необходимость каких-то переключений, отвлечений, потому что-то  я занимаюсь исследованием истории искусства древнерусского,  в частности, архитектуры.  В такой работе требуется, как я люблю это называть, массив времени. Потому что нужно погрузиться с головой, желательно даже на обед не отвлекаться, чтобы телефон не звонил, чтобы вас никто не трогал. Тогда работа идет быстрее и быстрее, все понятнее и понятнее то, что вы делаете. И тогда проще работать. А когда вас дергают, вы уже забываете, это, конечно, всегда очень раздражает.

Что еще помню? Дело в том, что я сформировался в сугубо домашних условиях. Тогда никаких садиков здесь у нас не было, и у меня была няня. Помню, ее звали – Соня Карху. Она была финка по национальности, но финка петербургская, то есть она жила еще в Петербургской губернии. У меня и фотографии с ней сохранились.

Я очень любил бывать у мамы на работе, наш дом врачебный соединялся с больницей еловой аллеей, и я очень любил пробежаться туда, а  потом обратно. Играл, бегал, ходили купаться на Саблинку. Я помню, какое на меня производила впечатление конка. Конечно, конки во время войны уже не было, но рельсы железнодорожные от нее еще сохранялись. Они шли от станции к пещерам, рельсы были уже совсем заросшие, и мне нравилось по шпалам бегать.

До августа месяца мы оставались в Саблино, хотя немцы активно приближались. Я помню, когда бомбили, то есть слышал разряды, мне это нравилось. Война – это интересно, вот там вы найдете рисунок, правда, сделанный не в Саблино, а в 1944 году, когда мы уже уехали. Я оставался дома с той самой няней. Мама уже и ночами дежурила в больнице, потому что больницу нашу сразу приспособили под госпиталь. Мама почти не приходила, а я очень ждал ее.

_____________________________________________________________________________________


Одно из воспоминаний:


Кустов Александр Михайлович


Мы жили в комнате на первом этаже. А комната эта была всего10 метров. Тепло, там печка была. Еду приносили, у кого что было. А у нас на кухне была плита дровяная, и там на ней все готовилось. И ей же отапливались, очень было тепло. А потом голод наступил. Клей ели даже, все ели , что было. Запас клея был какой-то, в столе лежал. Тетя Маня у нас была такая, она сапоги делала, и ,видимо, оттуда запасы оставались. Отец иногда привозил хлеба поесть.

Меня зовут Александр Михайлович, я с 1937 года рождения.
Мой отец — Кустов Михаил Семенович , мать- Кустова Полина Ивановна. Они с 1937 года жили на улице Марата, дом 25, напротив музея Арктики и Антарктики, в коммунальной квартире № 5 .  Был у меня родной брат Сергей, но он погиб давно. Он младше меня был на десять лет. Отец наш был тихим человеком. Работал на фабрике игрушек, наверное, рабочим. У него был младший брат Павел Семенович и сестра Надежда. Павел женился на женщине, которая была старше его. Хорошая была женщина такая. И у них было двое детей. Они жили отдельно. Прекрасно жили, женщина была изумительная. Тетка Надя была замужем. Муж у нее офицером был . Интересно, как они получили квартиру.
Помню, это было до войны еще. Немка одна жила здесь в Невском районе. Квартира у нее была шикарная такая, и ей дали 24 часа, чтобы она покинула помещение. И тетя Надя с семьей заняли эту квартиру. Когда немку выгнали, там вся обстановка — все сохранилось. Муж тети Нади служил где-то в милиции , чином был каким- то высоким, в Арсенале на финской границе служил.
Мои первые впечатления до войны еще: однажды пошел гулять, сел, и пальто всё в краске было. Отец потом оттирал.
Как война началась, помню. Отец ходил в баню , а потом все засобирались, и он сразу после бани пошел в военкомат.  Сколько в нашей коммунальной квартире мужчин было? Мой отец, у соседа еще двое мужчин , там еще двое -шесть человек. Из них только двое вернулись, среди них — мой отец. Фотографии их у меня где-то были, сейчас не осталось уже.
У каждой семьи было по комнате. Когда война началась, никого не осталось в нашей большой квартире, весь дом опустел. Из военкомата мужчин сразу забрали. Домой уже не пришли. Так там и остались. С вещами собрались. Ну, думать надо было, как выживать. Мама как все, все были на одинаковом положении, чего плакать.
У нас сначала запасы были. Потом обстрелы начались. Бомбежки мы не боялись. Что там, либо живы, либо закапывали.
Мама работала на «Арсенале». Она, вроде, курьером была. Она проверяла по домам, кто больные, проверяла живые или не живые. По квартирам ходила, обходы делала. У нее был пропуск, она всюду свободно ходила. Ей давали заявку: найти такую-то, и она шла. А отец служил здесь. Был кирпичный завод в Купчино. Там стояла его зенитная батарея.
Мы жили в комнате на первом этаже. А комната эта была всего10 метров. Тепло, там печка была. Еду приносили, у кого что было. А у нас на кухне была плита дровяная, и там на ней все готовилось. И ей же отапливались, очень было тепло. А потом голод наступил. Клей ели даже, все ели , что было. Запас клея был какой-то, в столе лежал. Тетя Маня у нас была такая, она сапоги делала, и ,видимо, оттуда запасы оставались. Отец иногда привозил хлеба поесть. В Купчино, на кирпичном заводе , батарея его стояла. Он зенитчиком был. По немецким танкам били. Как придет усталый, я ему тащу сразу тазик воды , все белье ему мама выстирает. Потом он опять уходил. Приносил нам в основном хлеб, крупу иногда. Пшено такое было в сальной бумаге. Это мы еще здесь жили на Марата. Ну, где-то кто-то работал, где как. Где- то что- то меняли.
Отапливали коммуналку нашу нормально , тепло было, и на первом этаже было тепло.. Ну так и жили. А уже потом стало полегче, карточки стали выдавать
Я все время дома был, во двор почти не выходил , а там, кстати, тетя Катя и дядя Ваня. У них было две дочки . Старшая — ровесница моя была. Так вот, ее брата съели. Украли и съели. А он всего на год старше меня был. Сказали, что съели. Садик тогда был около дома, он гулял, а потом пропал. Дом у нас небольшой, квартир мало было.
Ну а потом стало проще, интереснее. Отец уже ушел дальше воевать, наши наступать стали, мы остались одни. Ну а потом мы переехали к тете Груше, сестре отца, на улицу Дзержинского. И там уже легче стало вместе жить.
А у тети Груши тоже были сын и дочка. Они жили на седьмом этаже , там было просторно , вот там мы все и жили. Переехали мы к ним, потому что на нашем первом этаже крысы стали бегать. Так страшно было!
У меня друг был. Мать, когда уходила, давала палку ему, и он их гонял, они же прыгали на людей, отъедали и нос, и глаза. Страшно было, такие лошади они были! А когда туда переехали, там уже поспокойнее стало. Все — таки седьмой этаж. Греться надо было, так дровами печку топили. На две комната была одна круглая такая печка.
Есть хотелось всегда. Мать заставляла, что то делали, ходили. Там нас было : тетя Груша, сын, дочка у нее были, я был, и мать-все, больше никого. А квартира была огромная , свободна было. Мать потом эвакуировали от работы, от завода Семерки.
Дорогу плохо помню. Поехали какой -то дорогой, немцы там все разбомбили. Теплушка была. Мы приехали в Ташкент. Где — то месяц перебивались сначала, пока документы оформили. В школе глухонемых дали маме комнату, и мы жили там с ней нормально. Она работала у глухонемых. Там лошадь была, и мама возила продукты. Это была Республиканская школа глухонемых .  Мы там с обслугой жили, они были говорящим. Вот с ними и общались.  Там, кстати, американцы помогали одеждой . Пальто мне дали американское.  Мы местных не касались, отдельно жили. Только вот с персоналом школы общались. Уехали
из Ташкента мы в 1945 году. В апреле приехали в Ленинград и Победу встретили уже в Ленинграде. Народ стал приезжать, все радовались. Помню, в тот день мать чай сладкий сделала, хлеба достала. А на улице народ гулял, но не особо. Салют был, но мы не ходили. Туда не пускали .Мама не пошла -некогда было, надо было обустраиваться
Соседний дом был весь обстрелян снарядами. В наш дом тоже упала бомба, но она не взорвалась. Ушла под дом. Соседний дом на Кузнечной улице — тот разбомбили. Немцы потом восстанавливали этот дом.
Вернулись мы в свою квартиру. Еще война шла. Окон не было.
Соседка наша, тетя Нюра, всю войну от и до там прожила. Приехали, крысы бегают по дому , а туалета не было- все отмывать надо было. Вот этим первые недели и занимались, более- менее навели порядок, тепло стало.
В живых из дома остались: дядя Ваня , его жена тетя Катя , потом семья Павловых осталась. Тетя Нюра со Светой тоже остались. Тетя Валя осталась, и дядя Вася потом пришел с фронта.  А у тети Груши уже сын подрос. Она в санатории работала. Как –то еду там добывала всем. Ну, так и жили. А в сентябре уже пришел отец с фронта.
Отец сначала работал телефонистом, а потом его взяли на кухню. Зоухов такой был Александр. Он немецкий знал немного, когда пленных привозили , он допрашивал, а отец работал там у них на кухне. И кормил там всех. Знал, кому побольше каши, кому с маслом, кто поменьше ест.  А потом отец и мать устроились на работу, мать на дому шила, а отец кочегаром пошел работать. Вот еще случай из жизни моей семьи. Брат отца Павел, когда война началась, пошел на фронт добровольцем. Когда блокада началась, мина рядом с ним упала. Все, кто вокруг были, погибли, а у него только дырка в шинели. Потом он попал в разведчики. Однажды дядя пошел за «языком». Сторожил немцев трое суток, пока один немец не вышел. Он его схватил, на себе притащил, привез в штаб и говорит: «Вот вам пленный!».
А в штабе полковник и его ординарец. И вот полковнику орден и ординарцу орден, а моему дяде Павлу – ничего. Тогда он табуретку берет и по голове полковника.
А он чего, молодой был! Ну, его сначала расстрелять хотели, но потом, учитывая ситуацию, заменили на 10 лет в Северодвинск. На завод послали. И он стал там работать. Потом женился, двое сыновей родилось у него.
Я в школу пошел только в 1946 году.  Школа наша -№206. На Фонтанке, д. 62. Там еще Аркадий Райкин учился. Преподаватель литературы Виталий Иванович у нас преподавал, так вот он и Райкина учил.  Виталий Иванович тоже всю блокаду в Ленинграде пробыл. Он вообще много чего интересного знал. Он, например, нам греческие пьесы пересказывал, а у нас этого вообще в программе не было. Еще была учительница рисования в школе. Она нас знакомила с художественными образцами.
До войны это была очень богатая школа. Там были огромные залы: кабинет физики , химии, столовая огромная, там бассейн был до революции. А потом ее перестроили. Актовый зал был огромный, его освещало 250 лампочек , окнами на Фонтанку выходил зал этот.
До 3-го класса я учился хорошо. Потом стало в 4- ом труднее, а потом я год болел, в школу не ходил. Ветрянка у меня была 6 месяцев.
Преподаватель истории у нас в школе был хороший — Яков Самойлович. Физика, химия была у нас. Преподаватель физики была у нас такая хорошая , с 5 по 9 класс физику преподавала. А потом, когда я школу закончил, поступил в техникум. Техникум закончил, и стал работать. Почтовый ящик такой был- 163 ИФА (институт физической аппаратуры).
Так вот, там я Игоря Курчатова три раза видел, он приезжал к нам. Небольшого роста, с бородой .Что интересно, у него охрана была, такие все небольшого роста. Так они вставали, одни так, другой так , а он там ходил и смотрел. Но к нему нельзя было даже близко подходить . Надо было работать и не обращать внимания.
Я лаборантом был. Убирал. Трансформаторы мотал. Все немецкое было. Трофейное  Но там я попал под облучение, три года всего отработал. То ли защита плохая была. То ли что, не знаю. Мы консервные банки облучали. Нужно было, чтобы они не портились, и их есть можно было.
Потом в Москву попал. Лодки, корабли делали. Потом в Лодейное Поле переехали. Там лодка была дизельная, и мы там ее испытывали. На Ладоге холодно. Там утопленники, как тонули, так и стояли в воде, потому что вода очень холодная.  Там девочки 18 лет минерами были. Много их там похоронено. Больше 1000 человек. Линия фронта там была.

____________________________________________________________________________________

Отредактировано Barnauletz (, 8 лет 6 месяцев назад)

2 (8 лет 6 месяцев назад)

Re: Живая память... Живая история...

Хорошая тема,спасибо.
Плюс

3 (8 лет 6 месяцев назад)

Re: Живая память... Живая история...

Спасибо, что зашли.
   Надеюсь, тема побудит кого-то зайти на сайты "Живая память" и "Живая история" и прочесть/послушать воспоминания людей, переживших  нелёгкие времена и прочесть весточки бойцов с фронта.
   Может у кого-то в семье сохранились семейные реликвии - фронтовые письма, открытки и он решит загрузить их на сайт "Живая память".

Прочтите письмо c фронта, почтив память тех, кто сохранил для нас мир.
Живая Память - самый большой онлайн-архив писем Великой Отечественной войны.
Проект о тех, кто никогда не будет забыт. Для тех, кто всегда будет помнить.



____________________________________________________________________________________

Одно из воспоминаний:

Переборова (Тарасова) Валентина Ивановна

http://memory-tosno.ru/wp-content/uploads/2015/06/12-222x280.jpg



У нас был репродуктор от завода, как раз выходил к нашему дому.
В 3 часа утра, когда Юрий Левитан начал говорить о том, что на нас вероломно напал Гитлер, родители встали и побежали к репродуктору. И дети тоже любопытные, кто не спал, все выбежали к этому репродуктору. Левитан сообщил о том, что фашисты напали на Советский Союз, что всем взрослым, особенно тем, кто имеет медицинское образование, необходимо выйти в 8 утра к военкомату.

Я родилась в городе Колпино 28 сентября 1933 года. В молодости я была Тарасова, а когда замуж вышла, стала Переборовой. Мама — Иванова Ольга Ивановна, 1908 года рождения, она работала на кирпичном заводе резчицей кирпича. Резали кирпич из глины, потом его сушили, а потом уже на обжиг отправляли. Она резала кирпич на деревянной доске.
Папа — Тарасов Иван Павлович, 1910 года рождения. Работал на кирпичном заводе, но потом он перешел работать на нефтеслив. Нефть доставляли на Ижорский завод, он там работал охранником нефтеслива, находился на Железной дороге, оттуда потом на Ижорской завод перешел. Нас в семье было 3. Мама родилась и выросла в Псковской области, где у нее был первый муж учитель. У них родилась моя сестра, по отцу не родная, от первого брака, ее звали Рая, 1928 года рождения. Кирпичный завод «Победа» вербовал молодых девушек работать, и мама приехала на кирпичный завод с дочерью Раисой. А потом она вышла замуж за моего отца, но все равно осталась со своей фамилией: Ивановой. Родилась потом я в 1933 году, а потом в 1938 родился брат — Анатолий Иванович Тарасов, он уже 5 лет назад умер. Младше меня на 5 лет, но уже умер. Вот такая была у нас семья. Папа, мама, Рая (сводная сестра), я и брат.

http://memory-tosno.ru/wp-content/uploads/2015/06/41-640x853.jpg
Переборова (Тарасова) Валентина Ивановна

У нас был репродуктор от завода, как раз выходил к нашему дому. В 3 часа утра, когда Юрий Левитан начал говорить о том, что на нас вероломно напал Гитлер, родители встали и побежали к репродуктору. И дети тоже любопытные, кто не спал, все выбежали к этому репродуктору. Левитан сообщил о том, что фашисты напали на Советский Союз, что всем взрослым, особенно тем, кто имеет медицинское образование, необходимо выйти в 8 утра к военкомату.
За речкой Ижорой была наша улица, дома были деревянные, бараки. У нас были коммунальные квартиры в двухэтажных домах, общая кухня, и у каждого дома были сарайчики, где могли держать скот. У нас было печное отопление, улица была почти загородная, шла от кирпичного завода «Победа». Мы все знали друг друга. Конечно, все плакали. Отец мой служил в Ижорском батальоне, который действительно стоял насмерть, благодаря ему немец не смог вступить своими погаными ногами в наш город. В конце 1941 года он работал экспедитором на передовой, на фронт возил продукты. В Колпино грузили машину с продуктами, в основном возили на Синявинские высоты и по Ленинградской области. Единственный раз он к нам пришел в ноябре месяце, когда уже началась война. Он отвозил продукты и попросил у начальника разрешения навестить семью. Принес в противогазе одну буханку хлеба, которую дал ему начальник. Больше он не приходил и никаких вестей о нем не было. После войны нам пришло письмо, что он пропал без вести.
Когда началась война, кирпичный завод закрыли, и матерям, у которых было двое-трое детей, давали расчет, мама уже не работала. У меня даже ее трудовая книжка сохранилась, она вся в благодарностях. У нас многие имели свои запасы: у каждого дома были свои палисадники. Мы огурцы выращивали, морковку, ведь все были деревенские жители на нашей улице. Когда началась война, у многих были продукты со своих полей. У нас тоже был погреб, там держали банки с заготовками, картошку, патиссоны. Жить было сносно, голодны не были. Это все в начале 1941 года. А в конце года воры вскрыли погреба, все украли. В июле появились карточки, в августе давали нам хлеба 200 граммов иждивенцам и детям, а рабочим по 250. В сентябре — по 150 граммов, 20-го ноября вообще дали карточку на 125 блокадных граммов хлеба. Пока еще 1941 год был, мама, я и братишка вставали во время затишья, шли в погреб за своей продукцией. Брали немного, чтобы не делиться со всеми, делили даже одну картошину пополам: мама была добрая, и я такая же — что у меня есть, я все отдам. Приносили из погреба и картошечку, и капусту, и свеклу с морковкой, а когда у нас уже погреб украли, тогда, начиная с весны, как трава вырастала, мы ее собирали — крапиву, щавель конский. Варили щи, когда соль была, но чаще без соли.
Мы с двумя подругами — Тамарой Петровой и Валей Кузнецовой ходили на бойню. Нам то уши бросят, то хвост, то кишки. Мы все это соберем, придем на речку, ведро воды черпнем, и на костре варили бульон из этих кишок. Туда клали крапиву, лебеду, и делились всем. У кого нечего нет, тому давали по кружечке. Когда совсем уже ничего не было, выкапывали корни лопухов и просто варили.
Помню, в прятки дети играли: как только начинается бомбежка, так мы давай в прятки играть. Да так, что других потом искали, они от страха боялись даже вылезать.
Мы жили вчетвером — трое детей и мама. В 1942 году бомбили очень часто, в один день по раз пять — шесть. В 42 году у нас еще было в доме маленькое бомбоубежище. Началась бомбежка, другие туда побежали, а я была настойчивая, с характером, и говорю: «Я никуда не побегу!». И легла на кровать, а у нас было 6 подушек, я за эти подушки и легла. Я устала бегать от бомбежки. И вдруг через наше окно влетел снаряд, все окна вдребезги, стену пробило. Через нашу дверь и следующую стену пробило, и только на улице снаряд разорвался. Когда мама пришла, на ней лица не было. Целый дом в стеклах, я в стеклах, но главное, что жива и здорова осталась. Я все время теперь говорю: «Я под божьим крылом живу». Не раз должна была уже умереть, но не умерла. Снаряд попал в наш дом, мы перешли жить в камеру для обжига кирпича. Боялись бомбежки, потому многие в этих камерах и жили. Сколько кирпича вытащишь, столько и жило в камере. Она забита была вся кирпичами, надо было самим все вытащить, чтобы сделать сиделку. Спали и сидя, и лежа. Кирпичи стоят такими столбиками, и нужно было аккуратно вынести, чтобы столбики не разрушить. Вот умудрялись так жить, потому что боялись.
Еще вот такой случай был. Пошли мы с подругами на бойню, и вдруг к нам подходят 3 молодых человека в нашей воинской одежде и спрашивают: «Девочки, скажите, где у вас водокачка?» А нас родители инструктировали: никому ничего никогда не говорите, говорите, что ничего не знаете. Мы так и ответили, а они: «А куда вы идете?» «Мы идем на бойню». «А зачем вам на бойню, вам кушать нечего?» Мы говорим: «Почему? Мы просто сходим и принесем». «А вы скажите, где у вас водокачка, а мы вам дадим много гостинцев». Мы ответили, что наши родители не велят ничего брать. Спросили еще, где у нас хлебозавод. Мы ничего им не сказали. Мы пришли домой заплаканные, рассказали все. А у нас учительница жила в нашем доме, правда больная была, и вот мы все рассказали ей, и она говорит: «Где бомбоубежище, там дяденька дежурит, вот вы сходите и ему все расскажите, что с вами было». На следующий день по репродуктору объявили благодарность матерям, девочки которых встретили диверсантов и нечего им не сказали. Их задержали. Это были три немецких диверсанта.
Мне было 10 лет в 1942 году, и я всем помогала. У меня на шее был мешок, те, кто не мог ходить давали мне карточки, и я ходила выкупать всем хлеб по 125 граммов. Я приносила хлеба на восемь и девять талонов.
Страшно было: на обратном пути идешь — уже люди лежат мертвые. У нас было братское захоронение, зимой на саночках возили, летом — на тележках. В конце 1942 года были морозы до 42 градусов, наш дом разбило, и мы остались и босы и голы, что находили на себя, то и одевали. Я помню, у меня был валенок, а на другой ноге бот большой, я его еле таскала, ноги у меня были отморожены. Сейчас вот хожу еле-еле, наверное, потому что отморозила.
Во времена блокады и кошек ели, я сама видела, как обдирали собак. Лично мы питались травой. Хлеб, что нам полагался, 370 граммов, резали квадратиком 2 см на 2 см, и мама их сушила, солью посыпала. Мама была у нас такая экономная, все время соль носила с собой. Бывало, сварим на костре, если что-то принесем в ведре, а потом оставался уголь. Мама на эту сковороду поливала олифу, которую папа приносил с Ижорского завода. Она слышала где-то, что ее едят люди, потому что олифой до войны был 4-й сорт подсолнечного масла. Вот мама, бывало, покапает на сковородку, пожарит эти кусочки, и по несколько кусочков давала нам. Мама нас берегла до поры до времени, пока не умерла. Другие чувствовали запах жареного хлеба, но не просили, потому что знали, что у каждого 150 граммов. Хлеб был цвета асфальта, состоял из целлюлозы, отрубей, то весь рассыпался или наоборот, как глина, возьмешь, а там и смотреть не на что.

http://memory-tosno.ru/wp-content/uploads/2015/06/21-640x815.jpg
В районе дома Ленина 44. Валентина Ивановна с подругой. Тосно, 1953 г, стадион

В 1942 году школьников, кто закончил школу, отправляли рыть окопы, протаскивать колючую проволоку, там, где можно было бы проехать, чтобы фашистские машины не смогли пройти. Однажды был налет фашистских самолетов, бомбили Ижорский завод, убило многих детей, кто копал траншеи. Там погибла сестренка Рая. Мама и так чувствовала плохо себя, это стало для нее шоком, и ее отвезли в Ижору в больницу, она там пролежала месяц. Я осталась со своим младшим братом. Я ходила людям за хлебом, а они, кто мог, смотрели за братом. Потом маму привезли из больницы, но она была совсем плохая, двигалась еле-еле.
Наступил 1943 год, кругом блокада, нигде не проехать. 18 января был прорыв блокады на северной стороне. Нам сказали, что как только пойдут товарные вагоны, нас эвакуируют на большую землю. Тут было совсем плохо, мама уже не ходила, брат держался. Многие умерли, но все равно я ходила в магазин для тех, кто был еще жив. Мама лежала, а маленькие дети, настолько умные были все, что вот если родители сказали: «Это нельзя», или «Туда не ходите» — никто никуда не ходил. Брат такой смешной был, он всем бабулькам настроение поднимал. Бывало, как услышат, что бомбят, да еще и зажигательные бомбы, брат бежит и кричит: «Бабушки, бабушки, Гитлер колоши жгет!» В 1943 году мы уже не жили, а существовали.
У нас был комендант нашей улицы, он давал список живых, и в управлении ему давали карточки, которые он разносил. Если кто-то погиб, то никто не говорил, а карточкой пользовались, конечно.
Городу нашему было очень тяжело, потому что здесь был огромный завод. 18 января 1943 года прорыв Блокады был, а особенно с Северной стороны, а уже 27 января 1944 года это уже было полное снятие Блокады, так что мы всю Блокаду прожили. Вывозили нас, когда закончилась Блокада потому, что нам негде было жить. Пришло постановление , что бы всех вывезти.
В июле 1943 года нам велели собираться. В июле так и не приехали, забрали нас в сентябре. Повезли на станцию Усть-Ижора. Мы там пробыли где-то около двое суток, голодные, ели траву, щавель. К вечеру пришел состав, уже груженный людьми с других улиц и городов. Нас погрузили в ужасный товарный вагон, ничего с собой не брали. Мама вообще еле ходила, за меня держалась, и братишка держался за мою юбку. Нас погрузили и состав тронулся. Долго везли, останавливался состав через какое-то время, к нему подходила машина и сгружала умерших, для которых недалеко уже были вырыты могилы. Нас везли до Ладоги. Не кормили, только кипяток пили. Остановки делали по заявке, чтобы трупы убрать. Ни хлеба, ничего. У мамы были всякие травы, корешки насушены, так мы их жевали. Мама у нас траву сушила, потом положим в рот и сосем вместо конфетки. И действительно, кто питался этой травой — выживали люди. Иногда, даже ели сырые, выкапывали корни лопухов, они очень полезные.
На Ладоге стали грузить нас на баржи и буксиры, чтобы через озеро перевезти. Первую баржу загрузили, и вдруг началась бомбежка, эта баржа потонула вместе с людьми, там было около 40 человек. Мы все плакали, просили оставить нас на своей земле. Но офицер сказал: «Приказы не обсуждают!» Вот еще баржа подошла, нас погрузили всех в трюм, чтобы сверху никого не видно было, а этом трюме зерно развозили и оно рассыпано было на полу. Все стали есть с пола, мы и забыли, что нас могут разбомбить. Две женщины умерли, ведь зерно-то немытое было: у них был заворот кишок. Нас выгрузили и отправили в распределительный пункт на санитарную обработку, где всех мыли и одежду меняли. Нас от распределительного пункта повезли по деревням, до Башкирии мы ехали на лошадях. Мы попали под распределение в Башкирскую ССР, в деревню Исаметово. Там стали распределять по домам. Когда привезли, председатель колхоза стал расспрашивать о том, кто что умеет. Дошло дело и до нас, мама плохо себя чувствовала, и я стала рассказывать, что мама все умеет: и жать, и косить. Не знаю почему, но мы были последние у него. Потом он подходит и говорит «Вот видите дом?» — и указал на дом новый, огромный. «Я хочу вас поселить сюда, но только вы не пугайтесь!» Оказалось, этот дом построил лесник, его задрали волки. Жена сошла с ума, у них остался 12-летний мальчик. Их отвезли в другую деревню к родственникам. Председатель нас туда заселил, соседи пришли, принесли кто сметану, кто масло, хлеб, лепешки. Нам натаскали целый дом гостинцев. Председатель дал неделю на отдых, а после на собрании распределил всем работу. В нашем доме осталась козочка, она давала молока 1,5 литра, и мы этим молоком отпивались.
Шла уборка урожая, мама сказала, что косить еще слаба, но жать сможет. Взрослых распределили: кого косить, кого жать, кого солому убирать. А детям было поручено убирать колоски, которые падали на землю. А тем, кто постарше 12 лет, тому вязать снопы. Все с радостью работали, но, конечно, были слабые. Продукты нам выдавали, а потом мама познакомилась с женщиной, которая дала семян: огурцов, свеклы, репки. Там была хорошая земля, жирная – чернозем, и вот мы все раскопали вокруг дома, да как мама насажала все. На следующий год сама заготавливала семена. Там уже жили хорошо. Я уже ходила в школу, мы писали, разговаривать учились, я быстро научилась.
В эвакуации мы жили с сентября 1943 по июнь 1945, как только кончилась война, в июле месяце мы уже вернулись.
Я в 1953 году, приехала один раз в Тосно на танцы. Мы с Верой Корчагиной закончили ремесленное училище, и вот она меня пригласила на танцы. Говорит: «Поехали, у нас там, где церковь сейчас стоит, есть танцевальный зал». А я говорю: «Да ну вашу деревню, не хочу». Но приехала. Мы пошли сначала в «Пятачок», где универмаг — там раньше играли гармошки. Мы вот там поплясали, потом пошли в этот ДК. Я никого не знала, Вера меня познакомила со всеми: «Я ее подруга, вместе работаем».
Ко мне подошел такой симпатичный Переборов Анатолий, пригласил на танец и как вот пригласил, так он больше от меня и не отстал. Проводил меня до поезда. Он работал на Ижорском заводе помощником машиниста на паровозе, который обслуживал Ижорский завод. Ну и мы месяц с ним повстречались, потом он пришел с мамой познакомился и попросил у мамы, что бы она благословила нас. У меня платье одно было, а у него тоже брюки с заплатками, сапоги кожаные и сверху брюки с напуском. Вот мы и сошлись, у меня ничего и у него ничего.

http://memory-tosno.ru/wp-content/uploads/2015/06/31-640x853.jpg
Фотография сделана во время траурного митинга в день смерти Сталина . 1953 г, Тосно, в здании старой милиции

Ну, приехали т его родственники, мама стол собрала. Мы пришли в загс и попросили, чтобы нас сразу записали, так как родственники приехали, они там дома ждут нас. Один рубль 50 копеек он заплатил за меня. Нас расписали.
Мы приехали, поужинали, по рюмочке выпили, больше не было. Раньше это «Московская водка» — 2р 87коп. стоила. У него были только мама и брат, жили во времянке, где Ленина 21.
Мы построили свой дом на улице Островского, жила с нами свекровь, она меня очень любила. Родилась у меня дочка в 1954 году, сын — в 1958, но его убили наркоманы, здесь в Тосно. Горя много было и в войну и после нее. У дочки есть сын, мой внук: ему уже 39 лет. У внука два сына: это мои два правнука — одному 11 лет, а другому 8. Я смеюсь: дважды прабабушка, которая поет.
Вы знаете, я уже как 20 лет провожу патриотическое воспитание, потом я еще солистка, автор и исполнитель. Я двадцать лет в культуре работаю, у меня много дипломов, благодарностей, фотографий.

____________________________________________________________________________________

Отредактировано Barnauletz (, 8 лет 6 месяцев назад)

4 (8 лет 6 месяцев назад)

Re: Живая память... Живая история...

вот это точно  достойный проект!!!
огромный плюс создателям!

Предлагаю скидку до 20%!! на Технику, и электронику из мвидео, эльдорадо , Ситилинк, салоны связи.
Все новое и с гарантией от магазинов. От вас ссылка на товар в личку (чтоб товар  был в наличии в Барнауле), с меня цена.
Куплю б.у Аккумуляторы от ИБП

5 (8 лет 6 месяцев назад)

Re: Живая память... Живая история...

hushed  Странное дело. Фотографии в последнее сообщение вставляю , как обычно, используя ВВ-код "[img].[/img]", проверяю - всё видно, а позже - лишь ссылки остаются.  hushed

6 (8 лет 6 месяцев назад)

Re: Живая память... Живая история...

Barnauletz, сохраняйте на комп, грузите на форум, так в 100раз долговечней будет. Тема очень достойная для этого.

8-(92З)-1б1-552I
*

7 (8 лет 6 месяцев назад)

Re: Живая память... Живая история...

Barnauletz, сохраняйте на комп, грузите на форум, так в 100раз долговечней будет. Тема очень достойная для этого.

KT_!  Чем в частности и нравится ПРАЙС - как здесь многое удобное организовано (заслуга Андрея, наверное) - фотки легко и быстро можно загружать, "копируя ссылку на изображение", нет ограничения по размеру фото, личка удобная и без ограничения и др. - не на всех форумах, где я сижу - так комфортно организовано. И обычно всё чётко работает.

***************************************************************************************************************




http://g3.delphi.lv/images/pix/ww2-kombat-44912062.jpg
На фото Макса Альперта - Алексей Ерёменко, младший политрук 220-го стрелкового полка 4-й стрелковой дивизии 18-й армии. Заменил раненого командира роты и погиб, поднимая бойцов в контратаку.
RIA Novosti/Scanpix



http://g1.delphi.lv/images/pix/ria-ww2-44912052.jpg
Немецкие пленные на Восточном фронте. Снимок был сделан в 1943 году.
RIA Novosti/Scanpix


http://g3.delphi.lv/images/pix/parad-ww2-44912042.jpg
Парад Победы в Москве.
RIA Novosti/Scanpix





Огромные архивы фотографий Второй Мировой войны доступны, например, на таких ресурсах, как waralbum.ru , ww2incolor.com (цветные фото) или http://www.archives.gov/research/military/ww2/photos.

Источник: http://www.delfi.lv/tchk/history/1939-1 … d=44912002

*******************************************************************************************
:::::::::::::::::::::::::::::::::::::::::::::::::::::::::::::::::::::::::::::::::::::::::::::::::::::::::::::::::::::::::::::::::::::::::::::::::::::
"""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""""





Последняя весточка родным. Жительница Архангельской области получила письмо отца, написанное 60 лет назад

21 апреля 2005 20:26

http://podrobnosti.ua/media/upload/news/2005/04/21/740x415/206542_3.jpg

Жительница Архангельской области получила письмо от отца, написанное более 60-ти лет назад. Дело в том, что на территории Киевской области были найдены останки 16 советских воинов, погибших во время Великой отечественной войны. Учасникам поисковой группы удалось установить имя одного из них - это Литвинов Никита Васильевич, 1904 года рождения. Его дочери были переданы личные вещи, среди которых и последнее письмо родным. Останки солдат захоронили в селе Дмитровка Вышгородского района. На митинг-реквием собралось более тысячи человек.

Геннадий Выходцев, президент группы компаний ''Фокстрот'': "Я хочу поблагодарить тех людей, которые смогли вернуть людям память об отце, хочу поблагодарить ветеранов которые пришли сюда, что они ценой своего подвига, ценой своей жизни дали нам возможность жить и работать".

http://podrobnosti.ua/206542-poslednjaj … nazad.html

********************************************************************************

Сестра фронтовика получила письмо через 60 лет

Ольга Кнутова

27.05.2010 16:01


Родным возвращают письма солдат, захваченные немецкой контрразведкой в Каменец-Подольском, которые хранились в архивах с 1941

В 2010 году 200 таких писем были возвращены из Германии на Украину и оказались в Киеве в Национальном музее истории Великой Отечественной войны 1941 - 1945 годов.

Первые пять адресованы людям, чьих родственников к настоящему времени удалось разыскать в России. Они были переданы сотрудниками музея российскому федеральному почтовому оператору для доставки по назначению.

В Уфе сегодня вручили первое такое письмо. Его передал заместитель генерального директора уфимского почтамта «Почта России» Игорь Мандрыкин.

Послание из 1941-го получила 80-летняя Вакифа Аюповна, сестра красноармейца Рамазана Аюпова, писавшего своим родным с фронта.
- Письмо адресовано нам украинской почтой, поэтому конверт современный. Но внутри него находится то, что было написано в 1941 году, - пояснил Life News заместитель генерального директора уфимского почтамта «Почта России» Игорь Мандрыкин, вручая письмо.

80-летняя сестра отправителя, которая в годы войны была еще маленькой девочкой, тут же вскрыла конверт, в котором оказалось два маленьких конвертика: одно письмо Рамазан Аюпов написал своему отцу в деревню Абдулино Караидельского района, второе – другу в село Атяш.

Как выяснилось, в родном Караидельском районе Рамазан Аюпович Аюпов был очень уважаемым человеком. Он прошел всю войну, воевал на 2-м Украинском фронте, освобождал Украину и Молдавию, Румынию и Болгарию. Вернулся домой в мае 1946 года, получил два высших педагогических образования, работал директором Караярской школы. Умер он в 1989 году, но вот его первые письма дошли до родных только сегодня.

- В настоящее время работа по установлению родственников лиц, указанных в качестве получателей писем, и их местонахождения продолжается, - сообщили в пресс-службе «Почты России». - По мере получения этой информации письма будут доставляться и вручаться.

https://life.ru/t/%D0%BD%D0%BE%D0%B2%D0 … 0%B8/25845


***********************************************************************************

Пережившие войну

опубликовано · Январь 31, 2013

Ветерану Великой Отечественной войны Илье Федоровичу Колчину в этом году исполнилось 90 лет. В течение многих десятилетий он внимательно читает районную газету «Павловский металлист» и особенно публикации о пожилых людях, участниках войны, тружениках тыла. Прочитанное подтолкнуло его к написанию воспоминаний о своей жизни, полной трудностей, потерь, невзгод, но и радости тоже. Его рассказ – это страницы живой истории большой страны СССР, пережитые им самим и близкими людьми, они искренние и не приукрашенные.

http://seliane.ru/gallery/lyudi/kolchin.jpg
В 2012 году Илья Федорович Колчин отметил 90-летие.

В его биографическом повествовании ломается стереотип представления о войне с Японией. Что мы о ней знаем? О тех страницах истории часто упоминалось, как о войне, которая закончилась, едва начавшись, поэтому сложилась иллюзия, как будто там не было массовой гибели наших солдат, как будто, призванным в армию на Дальний Восток повезло, потому что их отвозили в обратную сторону далеко от Западного фронта…

Живой участник боевых действий на Дальнем Востоке рассказывает о ней, опираясь на память о пережитом. Такое не забывается. Я прочла его воспоминания, занявшие ученическую тетрадь, на одном дыхании и постаралась передать рассказ ветерана, сохраняя первоисточник. Думаю, что правнуки Ильи Федоровича будут хранить его записи для будущих поколений и перечитывать своим детям.

Довоенное житье-бытье

Родился я в деревне Юрьевец в 1922 году в семье крестьянина. Мне едва исполнилось четыре года, когда умерла мать. У ставшего вдовцом отца нас осталось четверо: я, семилетний брат и еще две старшие сестры.

У нас было большое хозяйство: лошадь, корова, овцы, поросенок, куры, участок земли возле дома да еще пять участков в поле в разных местах. Работы хватало всем, но без женских рук в семье с детьми было трудно. Отец привел в дом новую жену.

В течение шести лет в доме прибавилось еще трое детей, у нас появились брат и две сестры. Не делая скидку на мой малый возраст, мачеха заставляла меня ухаживать за скотиной, обрабатывать землю и смотреть за младшими детьми, а кормила плохо. Всё время хотелось еды, но просить было нельзя, можно было получить подзатыльник. Я с трудом окончил три класса, а в четвертый не смог ходить, не было одежды.

К тому времени в деревне Юрьевец были три семьи, которые работали от Таремской промартели, собирали на дому складные ножи. В такие «надомники» взяли и меня с братом, научили нехитрому труду. По указанию старосты деревни в родительском доме нам выделили небольшое помещение для работы. Пришли двое мужчин и установили верстак, две наковальни и двое тисков, выдали нам напильники и молотки. Так началась моя самостоятельная трудовая жизнь, мне в ту пору было 11 лет, брату – 14.

Были мы еще детьми, а трудились с ответственностью взрослых людей. Помню, как однажды из-за работы мы с братом едва не погибли. Случилось так, что не пришла лошадь с телегой, на которой нам привозили детали и забирали готовую продукцию. Тогда мы с братом решили сами отнести готовые изделия, пошли пешком. Была холодная зима и мела пурга. Мы сбились с дороги и, уже совсем замерзая, стали звать на помощь. Спасение пришло. До сих пор помню тот страшный холод и человека, который стал нашим спасителем.

Жили одной семьей с родителями, но для нас не топили баню, мачеха не давала мыла для стирки белья. Отец сердился и ругал жену, чтобы она не жадничала и не обижала нас, но она не слушала. Однажды за отрезанный без спроса кусок хлеба мачеха меня так избила, что пришлось лечиться у врача. К счастью, в скорости старшие сестры вышли замуж и взяли нас с братом к себе, брата приняла одна, а меня – другая.

У сестры я стал пятым членом семьи. Мы жили в крошечном домике бедно, но дружно. Сестра заменила мне мать, заботилась обо мне по-настоящему. Меня обули – одели, устроили работать на Таремский завод. Так в возрасте чуть больше 12 лет я простился с деревней Юрьевец и начал собирать складные ножи в цеху, работал по четыре часа в день до тех пор, пока не исполнилось 16 лет. Потом мне выписали трудовую книжку, еще два года я работал по шесть часов в день, а с 18 лет стал трудиться наравне с взрослыми.

Учился на парашютиста, стал пулеметчиком

Тяжело вспоминать военные годы. В армию меня призвали 4 декабря 1941 года, но еще раньше я дважды просился на фронт добровольцем. Вот со второго заявления и взяли меня в группу парашютистов, которых готовили для заброски в тыл врага в партизанские отряды. Довелось изучить подрывное дело и прыгать с парашютом с самолета У-2. Теорию мы изучали на улице Красноармейской, на втором этаже здания нынешнего гастронома. Вместе со мной науку подрывника осваивали такие же молодые парни: Василий Титов, Володя Весёлкин, Василий Рассадин.

Я выполнил пять прыжков с парашютом, сдал экзамен по подрывному делу, получил документы и значок парашютиста. В это же время пришла повестка в армию, чтоб на следующее утро явиться на призывной пункт.

Как потом выяснилось, собрали много моих ровесников из всех районов области и повезли на Дальний Восток. Поезда шли в ту сторону один за одним. Кормили нас один раз в два дня и только на остановках в больших городах, а в остальное время ели то, что у кого было взято из дома. Так проехали мы тысячи километров, прежде чем добрались до места назначения, случилось это 7 января 1942 года.

По приезду на конечный пункт нас всех постригли, помыли и выдали новую одежду и обувь. Пришлось нам проститься с ребятами, кто с кем в поезде успел подружиться, потому что дальше всех распределили по разным подразделениям. Был у меня друг из Таремского Володя Пачурин, с которым мы хорошо дружили в юности. Его направили в 196-й полк, а меня – в 183-й. Вновь увиделись мы с ним только через четыре года, когда закончилась война и наши полки выводили из Китая. Но об этой встрече позже.

Попал я в пулеметную роту наводчиком станкового пулемета «Максим». Моя обязанность была носить ствол пулемета весом 24,5 килограмма на себе вместе с личным оружием и вещмешком, где кроме котелка, кружки и ложки, еще лежали: патроны, щелочь и масло для чистки оружия. А еще на одном боку крепилась саперная лопата, на другом – обязательно противогаз. Общий вес ноши более 32 кг, с ней каждый день приходилось двигаться по 30-40 километров. А еще практиковались в стрельбе, марш-бросках, в спусках в окопы и вылазках из них. Натрудишься с утра, к обеду начинает качать из стороны в сторону и есть совсем не хочется. А после еды вдруг такой голод накатывал, что казалось, смог бы быка начать грызть с рогов. Но думать времени не было, на передышку давался час, а потом опять продолжались учения.

Позже весь батальон перевели в тайгу. Там мы вырыли себе казармы на 100-120 человек. В землянках были только двухъярусные нары для сна, больше ничего, практически все время пребывали в темноте. Ни письма написать домой, ни книжку почитать не было возможности. Случалось, у людей нервы сдавали от безысходности. Хорошо, если кто песню затянет, а чаще бывали ругань, крики о помощи или слезы. Страшно вспомнить эту жизнь!

Немного погодя нас перевели ближе к берегу реки Уссури. Там по ночам рыли окопы и блиндажи, днем немного отдыхали, но больше учились. Япония готовилась к войне с СССР, мы каждую минуту ждали нападения. Из окопов нас не выпускали, особенно было трудно в сырую погоду, когда в траншеях приходилось стоять по колено в воде, а сверху лил дождь или валил снег. Лишь ночью доползем до леса, наберем сухих пеньков и бревен, чтобы на них стоять днем. Так продолжалось до того времени, когда стало известно, что Япония не пойдет войной на СССР. Но на этом военная обстановка не закончилась, потому что 9 августа Красная Армия сама выступила против угрожавшего войной противника. Наша разведка форсировала реку и уничтожила две японские погранзаставы. С рассветом с другого берега поступил сигнал о том, что путь свободен. Наши солдаты начали массовое форсирование Уссури, переплывали на лодках и сколоченных заранее плотах.

Шли в наступление, не встречая сопротивления. Спустя некоторое время стало известно, что японская армия покинула позицию и отступает. От нашего командования поступило распоряжение – перекрыть японцам пути отхода. Задачу поставили перед нашим взводом станковых пулеметов. Мы выполнили приказ, заняли позицию так, что японцам ничего не оставалось, как развязать сражение. В том сильном бою участвовал и я. Мы справились с заданием с большими потерями.

Дальше на нашем пути встречались небольшие группы японцев (заслоны), они сопротивлялись ожесточенно, но нас было больше. А потом нас обогнали наши танковые войска, мы шли уже без боев. Продвинулись далеко вглубь Китая. И вдруг приходит известие: «Война с Японией закончилась!». Как мы радовались – это словами не передать!

На войне радость и горе всегда рядом, но только горя всегда с лихвой больше радости. Так случилось и после объявления о конце войны. Сколько буду жить, никогда не забуду тот день.

Все расположились на отдых. Позвали на завтрак и стали давать столько еды, сколько кому хочется. Бойцы не торопятся, обстановка спокойная. Кто позавтракал, кто ещё ест, а другие только встают в очередь с котелком. И вдруг объявляют тревогу, командуют закончить завтрак, брать с собой оружие, патроны и гранаты – все, что у кого есть в наличии для боя, а остальное оставить на месте. Приказ поднял бойцов мгновенно, все побежали за командирами. Километров десять миновали и ничего не встретили, а дальше стали попадаться конные повозки, в которых везли много раненых красноармейцев. На них было больно смотреть, они нам кричали: «Отомстите за нас, ребятки, товарищи!».

Как потом выяснилось, не смотря на официальное прекращение войны, во вражеском стане остались группы японских самураев, которые не хотели складывать оружие и готовы были стоять насмерть. Они нападали на наши мелкие отряды, не допускали с тыла к войскам Красной Армии продовольствие и разное необходимое оборудование. На уничтожение самураев был отправлен батальон наших солдат с артиллерией. Но японцы держались крепко. Когда мы прибежали к месту столкновения с противником, там шел тяжелый бой. Наша артиллерия подавляла огневые точки врага и била по всем их позициям. От снарядов все разлеталось в клочья. Картина была страшная. Японцы не хотели сдаваться в плен и, если оставались живыми в бою, старались покончить жизнь самоубийством. Так поступали даже женщины. Некоторым из них мы не дали расправиться с собой, но не всех успели удержать.

Бой продолжался около двух часов. Когда всё стихло, мы собрали убитых и раненых, погрузили их на подводы и машины, а потом отправились к прежнему месту стоянки. Наш взвод потерял пять человек убитыми, восемь были ранены.

Долгожданный мир

В середине октября части Красной Армии начали движение на выход из Китая к родным границам. Наш 183-й полк шел впереди дивизии, за нами следовал 196-й полк, где, как мне тогда думалось, должен был находиться мой задушевный товарищ из Таремского, с которым мы вместе работали, а потом ехали на Дальний Восток в одном поезде. Я очень хотел с ним увидеться.

Когда нашему полку дали два часа на привал, я не стал, как все, ложиться отдыхать, а дождался прохода мимо нас 196-го полка. И вот бойцы идут, а я стою в метре от дороги и гляжу во все глаза, чтобы не пропустить друга. Наконец в группе солдат мелькнуло знакомое лицо земляка. Как же я обрадовался, что он жив и здоров!

Я кричу: «Володя Пачурин!», друг оглядывается и видит меня. Кинулись мы друг другу на встречу, обнялись так, словно роднее родных, плачем, говорим какие-то бестолковые слова: «Ты жив? Я жив! А ты как? А я жив!». На нас все смотрят и улыбаются, радуются вместе с нами.

У меня в вещмешке был трофейный японский сухой спирт. Я предложил Володе отметить нашу встречу. Он согласился. Мы развели спирт с водой в котелке, получился литр алкоголя крепостью 50-60 проц. Сидим, выпиваем, разговариваем. Накрапывает мелкий дождь, а мы не замечаем. Не можем наговориться. Володя сильно опьянел. Его полк далеко ушел, ему надо было как-то догонять свое подразделение. А как идти, если он и стоять-то не может? И тогда я выхожу на дорогу под танки, они как раз мимо нас двигались. Машу танкистам обеими руками, кричу. Один танк останавливается, из него показывается лейтенант и спрашивает меня: «В чем дело?». Я объяснил ситуацию, мол, опасаюсь за друга, время военное, как бы его не наказали. Лейтенант все понял, помог втащить Володю в танк, а сам остался наверху. Они поехали, а я глядел вслед и думал о том, как бывает в жизни: за тысячи километров от родного дома в чужой стране мы с Володей сумели найти друг друга.

После Китая я оказался в городе Комсомольске-на-Амуре. Жить стало легче. Казармы были не крепкими, но светлыми. Питание улучшилось, учения почти прекратились. Но по-прежнему строгой была дисциплина. В основном, мы охраняли военнопленных, среди которых были японцы и немцы. В то время город усиленно строился, мне он нравился. Здесь я опять встретился со своим таремским другом. От него узнал, что на танке он догнал свой полк, доехал хорошо, лишь немного обжог руку.

http://seliane.ru/gallery/lyudi/suprugi.jpg
Супруги Колчины вместе с 1948 года.

Через три месяца пребывания в Комсомольске-на-Амуре меня вызвал командир и сказал: «Сержант Колчин, мы знаем, как ты хорошо служил в армии и воевал. Тебя наградили орденом Славы и двухмесячным отпуском на родину». Мне дали месяц на дорогу и месяц, чтобы побыть дома. Помню, как собирали меня в поездку. Один командир выдал мне крепкую офицерскую шинель, в которой я потом три года ходил на работу. Другой командир дал хромовые сапоги, еще один передал офицерскую фуражку. Старшина роты подарил мне кортик, а вместе с ним жизнь, как оказалось позже.

Я ехал домой после четырех лет службы в далеких краях, ехал по стране, которая победила в страшной войне. Старший сержант стал старшим лейтенантом, за спиной были годы мучений тяжелейшей солдатской жизни в холоде и голоде среди горя и страданий. Но я был молодой, поезд вез меня в родные места, вокруг не было стрельбы, не рвались снаряды. Мне очень хотелось жить!

Через две недели пути я вышел из вагона в городе Кирове в 12 часов ночи, чтобы пересесть на поезд, который увез бы меня в Горький. Во время этой пересадки на меня напали грабители. Вот тут и пригодился кортик, подаренный старшиной. Я выхватил острое оружие и показал бандитам, что буду обороняться без страха. Нападавшие испугались и попятились от меня. Этой заминки мне хватило, чтобы убежать от шпаны, они меня не догнали. Но это был не последний раз, когда на меня нападали воры. Другой такой случай произошел по пути из Горького домой. Но в тот момент я уже был не один, а с земляком, тоже ехавшим из армии в отпуск. Бандиты хотели на нас напасть, но увидели, что мы солдаты и с холодным оружием, так и отстали от нас.

В час ночи я приехал на поезде в Павлово, а еще через два часа добрался до деревни Долгово, где до призыва жил в семье сестры. Радости от встречи не было предела! На следующий день мы с сестрой поехали в Богородск получать продукты на месяц по моему военному аттестату. Пока гостил в отпуске, познакомился с хорошей девушкой Дашей. Узнал, как тяжело жилось людям в тылу, как много работали в колхозе и все отдавали для фронта, труд был в основном ручной. А еще копали оборонительные траншеи, возили уголь и торф на лошадях для заводов, зимой для проезда расчищали снег лопатами.

Даша дождалась меня из армии, мы поженились, но это было через два года после знакомства, потому что мне предстоял обратный путь на Дальний Восток к месту службы.

Вернувшись в Комсомольск-на-Амуре, я не нашел свой 183-й полк на прежнем месте, его расформировали. Осталось человек 15, кто приехал из отпуска или госпиталя. Я, как положено, доложил начальству о своем прибытии к месту службы. Меня принял подполковник, вспомнил и встретил по-дружески, спросил о поездке, о том, как живут люди в деревне, настоял, чтобы я ничего не скрывал, а говорил правду. Мы разговорились, я сказал, как плохо в родных местах с продуктами и топливом, как много и тяжело работают земляки ради восстановления страны из разрухи. Подполковник выслушал меня и предложил остаться на год сверхсрочной службы, пообещал должность сержанта-кладовщика и небольшой денежный оклад, если соглашусь служить на самой дальней точке страны в порту на берегу залива Петра Великого.

Я остался в армии. Жили мы неплохо, хоть и «на краю Земли». Если смотреть прямо от казармы, то там был залив Петра Великого, справа – озеро Хасан, а влево – Тихий океан. Далеко, но особой нужды в быту ни в чем не испытывали. Я даже денег немного накопил. Только очень домой тянуло. А меня не отпускают, я дисциплинированный был, исполнительный, рос ведь сиротой, привык слушать старших. Но в этот раз не уговорили. Дома ждала девчонка, пора было семью заводить. Год хорошо было служить, а сколько я до этого ужасов повидал! Сколько видел смертей, сколько армейских товарищей похоронил! Сколько тяжестей на себе перенес да с ними марш-бросков сделал! Сколько раз не чаял, что выживу в этом аду! Остался цел, значит, должен быть дома, там меня ждут, там за меня молятся, чтоб вернулся к родному порогу.

Трудились от зари до зари

Вернулся я домой 14 декабря 1947 года, а 16 числа объявили о денежной реформе. Все накопленные мной на службе в армии денежки растаяли, успел купить только валенки да самогона немного нагнать на свадьбу. А на закуску не хватило, пришлось довольствоваться огурцами, грибами да капустой.

Через две недели после возвращения домой я вышел на работу в Таремскую промартель, откуда был призван на фронт. Работал до пенсии слесарем-инструментальщиком, науку эту освоил самостоятельно, ведь у меня только три класса образования. Научился читать чертежи, по ним делал шаблоны, а дальше – разные штампы и матрицы. Я не боялся тяжелого труда и не отказывался даже от самой грязной работы, за которую другие не брались.

http://seliane.ru/gallery/lyudi/kolchini.jpg
50 лет трудового стажа И.Ф.Колчина прошли на заводе в селе Таремское.

Если судить по трудовой книжке, то мой стаж составляет 50 лет, с надомной работой – ещё больше, все годы — на одном заводе. Столько лет работал, а зафиксированы всего две записи: «принят на работу 8 сентября 1938 года» и «уволен в мае 1989 года». Не было у меня за всю жизнь ни одного дисциплинарного взыскания. Собирал складные ножи, вносил рационализаторские предложения, получал квалификационные разряды и почетные грамоты за добросовестный труд, одним из первых стал ударником Коммунистического труда.

После работы обычно оставался еще на два-три часа сверхурочно, чтобы больше заработать, для семьи старался. Моя жена Дарья Николаевна тоже из сирот. Ее мать умерла, когда Даше было 10 лет. Отец привел в семью новую жену с двумя детьми. Мачеха оказалась доброй женщиной, но жилось все равно нелегко, работали много, а еле-еле концы с концами сводили. В войну из семьи Даши забрали на фронт всех старших братьев и сестру. Никто в живых не остался, а ей досталось заботиться о родителях. Жили своим хозяйством, в те годы пенсию старикам не платили, если они жили с дееспособными членами семьи.

Когда мы поженились, начали жить в доме с тестем и тещей. А потом с рождением первого ребенка купили в долг крошечный деревянный домик в два оконца по лицу. Сейчас таким размером — четыре на три метра — даже бани не строят, стараются сделать просторнее. Мы долго в нем жили, на стройку денег не было. Завели домашний скот. Питание стало почти свое, но и трудов прибавилось. Жена вставала в четыре утра, чтобы подоить корову и выгнать ее в табун, потом относила молоко в Павлово на продажу и успевала на основную работу в колхоз.

На колхоз мы с женой много потрудились бесплатно, чтобы нам не урезали земельные участки, чтобы можно было пасти на лугах личный скот. Бывало, что я после работы в Таремском заводе до темноты ремонтировал колхозные дворы. А жена после основного рабочего времени не отказывалась стога метать, молотить зерно и возить его на элеватор. Случалось, что после 17 часов колхозный бригадир не давал ей до дома дойти пообедать, выдавал задание.

С рождением второй дочери стало невозможно жить в «бане» и спать поперек кровати. Я присмотрел старый дом в соседнем районе, нанял плотников перевезти сруб и собрать, а дальше доделывали все своими руками.

Почти 40 лет подряд меня избирали депутатом сельского Совета. Много пришлось мне похлопотать по делам деревни. Больше всего досталось забот с водопроводом. Его отказывались проводить, ссылались на то, что денег нет, что в других деревнях с водой тоже плохо. Дважды я обращался в московскую газету «Известия» пока оттуда не настояли, чтобы колхоз в течение трех месяцев решил проблему с водой в деревне. Из-за водопровода мы в первый раз за много лет поругались с женой. Но в целом душа в душу живем вместе 65 лет.

Много невзгод выпало на молодость наших ровесников, на лучшие годы жизни. Тяжело было и на фронте, и в тылу. Но мы выстояли, защищали и поднимали страну из разрухи, старались, чтобы дети и внуки жили лучше нас. Пусть никогда не повторится война!

Подготовила Елена ГОРГОЦ.

http://seliane.ru/stati/obo-vsem/perezh … vojnu.html


**********************************************************************************

Минобороны обнародовало уникальные кадры с фронтов Великой Отечественной войны

время публикации: 28 апреля 2017 г., 08:20 | последнее обновление: 28 апреля 2017 г., 08:20


В преддверии 72-летней годовщины победы СССР в Великой Отечественной войне Министерство обороны России запустило на своем сайте проект под названием "Наша Победа в объективе" с уникальными фотографиями с полей сражений, сделанными в 1941-1945 годах.

В рамках проекта опубликованы три видеосюжета - "Конструкторы Победы", "Герои Победы" и "Письма и песни Победы". Они представляют собой подборку из уникальных фронтовых снимков, запечатлевших конструкторов вооружения, командиров и бойцов Красной Армии, редкие минуты отдыха воинов, работу полевой почты, сообщили в военном ведомстве.

Помимо этого, опубликованы тематические подборки фотографий "Фронтовые будни", "Герои тыла", "Дети Войны", а также приложение "Фотоальбом Победы", содержащее более 300 снимков военных фотокорреспондентов, рассказывающих о буднях бойцов на всех фронтах Великой Отечественной в период с июня 1941 года и до штурма Берлина в 1945 году.

В ходе подготовки проекта были оцифрованы и восстановлены свыше 20 тысяч снимков из уникального архива фото-негативов военного периода, и лучшие из них отобраны для публикации, отметили в военном ведомстве.

Кроме того, в приложении есть материалы о работе и быте немецких военнопленных в советском тылу во время войны и их фотографии. По данным Генерального штаба Красной Армии, с 22 июня 1941 года по 8 мая 1945-го советскими войсками были взяты в плен 4,37 млн военнослужащих неприятельских армий, в том числе более 2,5 млн солдат и офицеров вермахта. После разгрома вооруженных сил Японии в августе 1945 года число военнопленных увеличилось еще почти на 640 тысяч. человек.

http://www.newsru.com/russia/28apr2017/19411945.html

Отредактировано Barnauletz (, 6 лет 11 месяцев назад)